Седа Паписедарчи
К годовщине смерти моего друга.
Ты в памяти моей.

- Джаным, не плачь. Я не хотел разбивать эту вазу.
-Алим, я знаю. Но эта ваза из моего детства.
Мы молча присели и начали руками собирать осколки вазы. Слезинки хрусталя резали мою нежную кожу.
Набрав их с кулачок, я протянула осколки Алиму.
- Тебе очень жалко вазы?- спросил он, заглянув мне в глаза.
- Ты не понимаешь. Эта ваза была мне напоминанием о войне. Это единственная вещь, которую я с мамой увезла из Грозного.
Эта ваза стояла у бабушки под навесом. Она каждый день нарезала свежие цветы и ставила их в нее.
В тот день, когда мы уезжали, ваза одиноко стояла на столе. Где-то тяжело гудел самолет-разведчик, а баба торопила нас, чтобы мы уезжали.
Дядя Вахид, который приехал за нами, положил нашу сумку в машину.
Мама собиралась уже сесть в машину, как вдруг остановилась. Виновата улыбнулась и произнесла:
- Нана, я обязательно вернусь за вами. Я ничего не взяла в этот раз из нашего дома. Дай мне что-нибудь.
- Луиза, - засуетилась бабушка.- Ты всегда сама знала, что тебе брать. Дочка, не уходи так. Возьми что-нибудь.
Мама вернулась под навес.
- Нана, можно я возьму эту вазу? Я буду ставить в нее живые цветы каждый день.
Бабушка вытирала слезы. Расцеловав меня и слегка обняв свою дочь, мою маму, бабушка благословила нас в путь.

- Джаным. Ты миллион раз рассказывала мне эту историю. Прошу тебя не расстраивайся.
- Тогда я тебе расскажу, как впервые ранили мое сердце. И откуда у меня на нем царапины.

Я взяла в руки все осколки, что мы собрали вдвоем.
Они мне напоминали заледеневшие слезы из того дня, когда я впервые увидела смерть. Хотя я и не осознавала, что это именно она.

- Алим. Ты только ничего не спрашивай. Ты молчи. А буду тебе рассказывать.

Стояла тревожная осень.
Мама не успела вернуться к первому сентября. И я пошла во второй класс с дядей Ризваном в другую школу. Временно, как мне объяснили. Мне очень нравилось жить у бабушки. Дядя Ризван не был женат. У него всегда было свободное время. И он меня отвозил и привозил со школы.
В тот день он заехал за мной в школу.
-Седарчи, хочешь, я познакомлю тебя со своей невестой?- спросил он у меня.
- Конечно,- обрадовалась я.
И мы поехали с ним к нему на работу. В Кабинет Министров республики.
В моем представлении Ризван работал в замке.
Зайдя в кабинет, он сделал несколько звонков.
Дверь его кабинета открылась и в проходе появилась молодая девушка.
- Милана, меня завтра не будет. Я завтра должен пасти скот. Все документы мною проверены и подписаны. Будь добра добросовестно отнестись к работе. Не подведи меня.
- Как это? Ты пойдешь завтра пасти скот? Ты же главный юрист Кабинета Министров?- удивилась девушка.
- Это я на работе главный юрист. А дома я - пастух, - засмеялся Ризван.
- А где твоя невеста?- не выдержала я и задала вопрос, который меня волновал больше всего.
Девушка выпорхнула из кабинета, слегка прикрыв дверь.
- Ты ее спугнула,- рассмеялся дядя.- Я собираюсь на ней жениться раньше, чем начнется война. А ты ее спугнула.
Что такое война и чем я спугнула его невесту, я толком не поняла.
Хитро поманив пальчиком, я обвилась вокруг шеи любимого дяди, и мы поехали с ним домой.
Перед сном я торжественно обещала ему, что утром пойду с ним пасти скот.

Наемного пастуха не было. Бабушка упорно настаивала, что внучке нужно свежее молоко и не соглашалась продать корову.
Хозяевам скота приходилось по очереди пасти скот.

Утро было серым и мокрым.
В тот день плакал дождь. Как старик, который всхлипывает и дергает плечами, чтобы не заплакать громко вслух.
— Седа, пойдешь со мной? — спросила меня баба.
— Баба, а это дождик, который босиком или который вприпрыжку? — спросила я.
— Седарчи, это дождь, который плачет.

Надев резиновую обувь и взяв зонты, мы с бабой отправились в поле. Я шла молча, потому что хотела услышать, как же этот дождик плачет. А баба буквально тащила меня за руку. Моя бабушка — не совсем старая женщина. У нее были слегка поседевшие виски. Очень добрая полная женщина, которая имела привычку ходить, раскачиваясь со стороны в сторону, как неуклюжая толстая гусыня.
— Вот видишь, и дождик убежал, он не хочет, баба, плакать, — тараторила я.
— Ой, беду он кличет, — ответила баба и ускорила шаг.
Мне очень хотелось рассказать бабушке о невесте Ризвана. Но, видя, что она чем-то расстроена, я не решалась начать разговор.

Вдруг над нашими головами мы услышали грохот железных стрекоз. Винтокрылые машины появились из ниоткуда. И начали выпускать огненные стрелы.
Я пыталась выдернуть руку и привлечь к себе внимание бабушки.

— Баба, а что это они кидают? Баба, это они в нас с тобой? Баба!!! — кричала я.
Но она не выпускала мою руку.
— Ризва-ааан! Где же ты? Ризван! — кричала баба.
Навстречу нам бежал скот.
Опустив головы, почти упираясь в землю рогами, стадо неслось на нас.

Ужас страха нами еще не овладел. Я не знала, что это такое, а баба не могла увидеть в поле сына. Два вертолета сделали круг, выпустили из пулеметов по обойме патронов, ранив несколько коров, и куда- то полетели. Коровы разбегались в разные стороны. Скот скотом, но неслись они в жилой поселок. Домой.
Ноги вязли в грязи. Мы не могли идти, но баба упорно тащила меня по полю и продолжала неистово кричать и звать своего сына. Обливаясь крокодильими слезами, боясь отпустить руку бабы, я шла за ней.
Я думала, что если буду плакать, то бабушка меня услышит и остановится. Мне было жалко свои новые резиновые сапожки. И зонтик с попугайчиками я не успела толком разглядеть.
Но на поле не было никого.
Только несколько убитых коров. При виде крови мне стало жутко страшно. Столько крови я никогда не видела. Но оторвать взгляд от коровы я не могла.
Мои глаза перестали плакать.
Меня заинтересовало все, что происходит вокруг.
Бабушка отпустила мою руку и пошла вперед. Бросив зонт, я побежала за ней.
Бабушка внезапно остановилась. Я подбежала к ней. Обняв ее сзади, начала разглядывать, что там могло привлечь внимание моей бабы. Еще одно животное.
Корова лежала на боку с открытыми глазами. Её ярко голубые глаза кричали о боли. На лбу из белой звезды сочилась кровь. Она тонким ручьем бежала меж глаз и скатывалась под шею коровы. Живот коровы тоже был прошит пулеметной очередью.
— Не смотри на нее, — попыталась оторвать мой взгляд от скотины бабушка.
— Мама, мы не могли вас найти. Здесь опасно. Недалеко аэропорт. Что ты тут делаешь с ребенком?
Дядя Салавди будто спустился с небес. Мы даже не слышали шум двигателя его «вездехода».
— Салавди! — бабушка, обессилев, упала.
А я продолжала стоять и смотрела на бедное животное. Нет, я не плакала. Я не знала, что корова мертва, но ждала, когда она встанет или закроет глаза. Мне было интересно больно ли ей. Но я не успела спросить об этом всезнающую бабу.
— Сегодня Ризван пасет скот. Коровы разбежались, а его нигде нет.
— Мама, Ризван в поселке, ищет хозяев коров, которых ранили, и они с Юсупом успели их зарезать раньше, чем они подохли.
— Они живы? Живы?
Бабушка хватало ртом воздух. У нее не было сил плакать.
— Мама, давайте под лоток, — крикнул Ризван.
Схватив меня на руки, Ризван побежал впереди.
В поле стояли бетонные лотки. Опять налетели вертолеты и начали выпускать ракеты. Мишенью для них на сей раз стали мы. Сделав несколько кругов, выпустив ракеты и освободив пулеметные обоймы от патронов, вертолеты улетели туда, откуда они и появились.
Так я впервые поняла, что с неба падают не только звезды.
Свист пуль и осколков бетона, отлетающих от бетонных лотков, поцарапал мою детскую душу. Навсегда. Царапины затянулись, но оставили глубокий след в моей памяти.
Моя золотая добрая бабушка- всезнайка столько раз пыталась научить меня распознавать дождь и ветер, шум травы и шум листвы. Но у меня так плохо это получалось. До того дня...

А с того дня я почему-то научилась распознавать дождь. Дождь, который плачет. Дождь, который бегает босиком.
Дождь, который хохочет.
Дождь, который хлопает по плечам запросто, и...
Их так много.
У дождя тоже есть лицо и характер.
Так начиналась война. И у нее, оказалось, есть лицо. Совсем не доброе.
Но тогда я этого не знала. Мне через месяц исполнялось восемь лет. Это был сентябрь 1994 года.

В тот день плакал не простой дождь. Это был дождь, который плачет перед большой бедой.
- Джаным, а Ризвана ранило в тот день?- перебил меня мой слушатель.
-Да, Алим. Только он об этом не признался никому.
- Алимседа, давай я выброшу эти осколки. Постарайся забыть ужасы этой войны.
- Память выбросить нельзя.
Она похожа на стеклянный светильник в мелких трещинах. А там внутри горит огонек. Если этот огонь погаснет, то я умру.И осколки памяти рассыпятся.
И пусть невзгоды, что идут сплошным дождем, не потушат тот огонь.